Ворон и ветвь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги онлайн полные .txt, .fb2) 📗

– Ничего страшного, – добродушно отозвался Домициан. – То, что подходит для ребенка благородной крови, не повредит и мне, скромному служителю Света. Вернувшись в столицу, я прикажу переписать для вашего наследника несколько подходящих книг и пришлю их, когда работа будет окончена. Если, разумеется, к тому времени вы с юным Аквилием сами не окажете мне честь посещением в епархиальной обители…

– Я не тороплюсь в столицу, светлый отец, – спокойно сказал Альбан, откидываясь на спинку высокого стула, напомнившего Домициану массивностью и искусной резьбой по драгоценному красному дереву королевское кресло в Высоком Совете.

– Понимаю, – вздохнул Домициан. – Что может быть приятнее и благочестивее жизни вдали от столичных искушений и тревог? Стамасс – прекрасный город, и я искренне восхищен тем, как он процветает под вашим управлением. Неудивительно, что вас не манит блеск столицы, ведь мудрый довольствуется тем, что дано ему Светом, и не просит о большем.

Он повернулся к очагу другим боком, наслаждаясь теплом. Глянул, все так же благодушно улыбаясь, на любезно-непроницаемое лицо Альбана. У Ираклия единственный брат, это верно. Но старшая принцесса Аурелия уже помолвлена с Олавом, вторым сыном великого конунга Аугдольва. Северянин на троне королевства? Пусть другие брезгливо морщатся от этой мысли или смеются над нею. Домициан знает и помнит, что Великий Дом Аугдольва ревностен в делах Церкви, как немногие из новообращенных. Тем ценнее эта вера, тем больше милости оказывает Престол Пастыря великому конунгу и его семье. Северянин на троне – это струя свежей крови в соки фамильного древа и полки северных варваров на службе государства и Церкви…

Домициан отошел от очага, опустился в кресло напротив герцога, взял кубок с вином, принесенный сразу же покинувшим кабинет слугой. Вдохнул дивный аромат пряностей: корица, гвоздика, чуть-чуть мускатного ореха, что-то еще… Вино греет тело и увеселяет душу. И глупо же думать, что здесь, в средоточии власти герцога, под его защитой… Отпив крошечный глоток – скорее, просто смочив губы, – Домициан поставил вино на стол, обхватив приятно горячий кубок ладонями, поднял взгляд на герцога, спокойно потягивающего из своего кубка. Уронил с подчеркнутым сожалением:

– Как прискорбно, что долг часто призывает нас поступиться спокойствием ради истинной Благодати служения.

– Разве может быть прискорбным исполнение долга?

Герцог поставил кубок на стол по примеру Домициана – правда, не полным, а на треть опустевшим, – глянул с холодной, почти оскорбительной насмешкой. Продолжил, не ожидая ответа:

– Право же, исполняй каждый свой долг – насколько меньше в этом мире было бы того, что достойно скорби. Я ведь еще не принес вам соболезнования, светлый отец. Кажется, среди тех, кто вез в столицу реликвию, был ваш племянник?

– Да, – хрипло отозвался Домициан, чувствуя, как немеют губы. – Родрик, мессир Лонгуа, да пребудет его душа в Свете…

Он опустил взгляд, по привычке скрывая истинные чувства, хотя зачем бы делать это здесь и сейчас? Просто не хотелось показывать еще не ставшую привычной боль… Родрик, сын старшей сестры. Грейс, как сказал врач, до сих пор не может оправиться от известия о его гибели. Сам же Домициан все эти дни после получения страшного известия чувствовал, словно что-то темное беззвучно пролетело мимо, обжигая слепым нерассуждающим ужасом и ледяной тоской. В этот раз – мимо…

– Мессир Лонгуа, – повторил, словно смакуя имя на языке, Альбан. – Я знал его. Достойный рыцарь Церкви и прекрасный человек. Истинный воин Света во всем: и в жизни, и, уверен, в смерти. Мне жаль, светлый отец.

– Да пребудет он в Свете, – повторил, окрепнув голосом, Домициан. – Все мы жатва для косы смерти, но души наши да станут частью Света ради усиления Благодати Его.

– Да станут, – негромко согласился Альбан. – Однако мертвые – пусть хранит их в Себе Свет Истинный – выполнили свой долг с честью, живым же теперь держать ответ и за себя, и за них. Мессир Гватескаро, посол Престола Пастыря, требует от меня расследования обстоятельств нападения на отряд. И, – слегка изменил герцог тон, подчеркивая последние слова, – утери реликвии.

– Расследования? – вопросил, выпрямляясь на стуле, пораженный Домициан. – В обход епископата? Как может вестись расследование светскими властями в делах Церкви?

– Полагаю, может, – тяжело уронил Альбан, отнимая ладони от кубка и опираясь локтями о стол, чтоб сплести пальцы перед лицом и положить на них подбородок. – Может, если преступление было совершено на коронных или родовых землях. Может и должно, если затронута честь всего королевства, о которой не соизволил побеспокоиться глава Церкви.

– Вы меня обвиняете? Домициан, еще сильнее выпрямившись, сжал все еще горячее стекло кубка в ладонях. Глянул в лицо герцога, тщательно отмеряя гнев и удивление в голосе. – Меня? После того, как сами же приносили соболезнования? Или вы считаете, что я способен на умысел против дела Церкви и собственной крови?

– О нет, – неприятно усмехнулся Альбан. – Ни в коем случае. Однако не хотите ли сами разъяснить мессиру Гватескаро, почему реликвия перевозилась под явно недостаточной охраной? И почему к ее сопровождению не были допущены люди Инквизиториума – опытные стражи, предложенные вам магистром Кортолой? Умысел? Разумеется, нет. Преступное небрежение? Кто знает…

– Не вам спрашивать у меня отчета, ваша блистательность, – проговорил Домициан, чувствуя, как разум застилает уже настоящий гнев. – Лишь Престол Пастыря может требовать отчета от одного из пастухов своего стада. Не забывайте об этом. Я отвечу послу Престола, если он спросит, но не вам. Вам же, напротив, советую поразмыслить, почему это дело раздувается магистром Кортолой, который рад ткнуть в свежие раны Церкви и дворянства. Я послал за реликвией отряд в восемь человек: шесть рыцарей и два паладина. Лучших своих людей! Где мне было взять больше, хотел бы я знать, если из церковной десятины на нужды собственно Церкви идет всего треть? На какие деньги обучать рыцарей и воспитывать паладинов, которых всегда – видит Свет Истинный – не хватает!

– Разве на знаменах Церкви не осеняют солнце два крыла? – негромко спросил Альбан, не сводя с Домициана странно удовлетворенного взгляда. – Разве не держится Церковь, как птица в полете, на двух крыльях – власти местного епископата и Инквизиториума? Или вы хотите сказать, что выполняете работу псов Господних? Паладины – их войско, не ваше. И вашим долгом было затребовать столько паладинов, сколько было нужно, чтоб довезти реликвию в целости. Престол Пастыря и так до сих пор считает нас дикарями, недалеко ушедшими от язычников Аугдольва. Восемь воинов для бесценного светоча Истины? Вам следовало потребовать восемью восемь дюжин. Окружить реликвию кольцом стали и веры, показывая, как мы ценим частицу Света Истинного. Собрать отряд своих людей, инквизиторов, моих рыцарей, в конце концов. Да, они не искушены в силе Благодати. Но сумели бы умереть, не подпустив проклятых фэйри к частице Света.

– Вы так уверены, что это были фэйри? – неожиданно успокаиваясь тем более, чем сильнее раскалялся герцог, спросил Домициан. – Почему?

– Стрелы Баора. – Герцог брезгливо скривился, словно произнесенное имело мерзкий вкус, и продолжил: – Их нашел Инквизиториум и представил мессиру Гватескаро и мне. Я сам видел… Нечистое колдовство, противное Свету.

– Стрелы Баора? – Домициан словно со стороны услышал свой дрогнувший голос. – Невозможно… Ваша блистательность, это попросту невозможно! Стрел Баора нет ни у кого, кроме фэйри, это верно. Но они поклялись никогда не использовать их против людей, лишь на этом условии мы не трогаем их холмы.

– Значит, настало время тронуть, – бросил герцог, подаваясь вперед. – Ибо они первыми нарушили договор.

Домициан в отчаянии покачал головой.

– Это война, ваша блистательность. Подумайте еще, прошу. И не однажды, а много раз подумайте. Вы помните, чем кончилась прошлая война с фэйри? Засухой, голодом, чумными хворями…